С 57-летним Павликовским («Последнее прибежище», «Мое лето любви»), живущим большую часть жизни в Западной Европе, корреспондент «Известий» встретился в Нью-Йорке, куда тот приехал, чтобы поучаствовать в американской премьере своей ленты. 

— Павел, ваша новая картина пришла практически одновременно к российскому и американскому зрителю. Помню, как на фестивале в Торонто кинокритики аплодировали вашей ленте и дали ей свой профессиональный приз. Вас радуют хвалебные рецензии? 

 — Каждый делает свою работу. Режиссер снимает кино. Критик анализирует. 

— Откуда эта история?

— Не помню точно. Обычно у меня в голове крутятся сразу несколько разных историй. Про какие-то забываю, потом почему-то они всплывают. Где-то лет 6 назад меня стала сильно занимать эта интрига. Никаких деталей, просто идея про подчинение отдельной личности трайбалистскому государству.

— Трайбалистскому? Что вы имеете в виду? 

— Польша и католицизм — взаимозаменяемые понятия в массовом сознании. Поляк — значит католик. Такая вот архаичная, родоплеменная тождественность. Застрявшая в голове идея вдруг совместилась с одним любопытным знакомством. В Оксфорде меня представили пожилой и очень милой женщине, польской еврейке, которая в давние времена получила печальную известность как «красная Ванда». 

Будучи государственным обвинителем на процессах «врагов народа», она беспощадно выносила смертные приговоры. Затем я узнал, что польские власти потребовали от Англии ее выдачи за «преступления против человечности». Так совместились две линии очень разных женщин. Бывшая сталинистка, ставшая циничной прожигательницей жизни, и молодая, истово верующая девушка. Греховность и чистота. Опыт и наивность. Безверие и вера.   

— Подозрительные к чужакам крестьяне, быт провинциальной Польши начала 1960-х, обшарпанные гостинички, дороги с колдобинами, джазовый оркестр, играющий в полупустом кафе Колтрейна, и твистовые шлягеры. Удивительные по точности детали. Как вы их воссоздавали?  

— Мне было тогда совсем немного лет. Но детская память у меня фотографическая. Я помню поразительно многое из того времени. Помню смешные, допотопные машины «Вартбург» и «Шкода», редкие обладатели которых страшно ими гордились. Помню эстрадные песни, одну из которых, очень задорную Rudy Rydz из репертуара Хелены Майданец мы включили в фильм.

— Ну да, люди постарше в России ее тоже хорошо помнят — «Руды-руды-ры» в исполнении Тамары Миансаровой. Заметно, что и польское кино тех лет послужило для вас источником вдохновения. Сцены в монастыре мне отчасти напомнили кадры из классического фильма Ежи Кавалеровича «Мать Иоанна от ангелов». 

— Полагаю, это чисто формальное сходство. Картина Кавалеровича мне кажется сегодня несколько пресной и скучноватой. По большому счету меня больше вдохновляла чехословацкая «новая волна» 1960-х — «Любовные похождения блондинки» Милоша Формана, «О торжестве и гостях» Яна Немеца. Европейские мастера тоже: Годар и его «Жить своей жизнью», «Зимний свет» Бергмана.

Что касается Польши... Да, я люблю «Пепел и алмаз» Вайды, тогдашние фильмы Мунка, Войцеха Хаса и Сколимовского. Но, пусть на меня не сердятся фанаты раннего польского кино, оно на меня в гораздо меньшей степени повлияло. Вообще я избегаю поклоняться режиссерам прошлого. 

— Как же тогда объяснить, что многие рецензенты выделили именно тему холокоста и вины поляков перед евреями как лейтмотив вашей картины? 

— Повторю — мой фильм не об этом. Мой фильм не о вине, а о прощении, христианском, библейском прощении. Я никого не хочу клеймить. О вине простых поляков, выдававших нацистам соседей-евреев ради овладения их собственностью, сказано уже много, написаны книги, вот уже лет 15 идет дискуссия в обществе. Меня больше занимают ценности человеческого бытия. Меня радует, что картину очень хорошо воспринимают в странах, где еврейский вопрос в польском ракурсе мало кому знаком, — в Южной Корее, Испании, Колумбии. 

— Если не ошибаюсь, «Ида» — первая ваша картина, сделанная в Польше. Вас пригласили, предложили сотрудничество?

— Ничего драматического. Просто вернулся, чтобы снять кино. Причем поселился в Варшаве буквально в двух шагах от дома, где прошли мои юные годы. Ведь я уехал на Запад, когда мне было 14 лет. Вел кочевой образ жизни, учился, работал в Германии, Франции, Великобритании. И в России тоже. Сделал несколько документальных лент, потом игровую картину «Стрингер» с Сергеем Бодровым-младшим, увы, впоследствии трагически погибшим. А непосредственно перед «Идой» снял сложный фильм во Франции — «Женщина из Пятого округа» с Итаном Хоуком и Кристин Скотт Томас. Да, я вернулся на родину, но, надеюсь, это не станет предметом вульгарной политизации. 

Олег Сулькин, источник здесь