«Песнь древа» имеет единственную действенную функцию - сплотить. Масштабы этого сплочения глобальны, они доходят до внутреннего уровня нации, потом - отдельных наций. Кино в оптике Дайырбекова - определенно близкий к мессианскому жест, его форма как будто изначально существует для того, чтобы каждый, выплакавшись, вспомнил строки песни (благо, их в фильме достаточно) и запел ее с патриотической гордостью в унисон с незнакомцем, сидящем на соседнем кресле.

Удивительно, что та первичная функция, о существовании которой вспоминают так редко, возрождается в масштабах мусульманской страны, где все априорно держатся друг за друга. Попытки ее возрождения в кинематографе последних нескольких (допустим, трёх) лет редко отмечаются премиями, фильмы бракуют, о них отказываются писать из эстетических соображений. Но это кино не может (и не должно) быть эстетически правильным, социальная функция такого масштаба всегда идёт и будет идти наперекор тенденции («Горько» - для русских, «По соображениям совести» - для американцев, «Бахубали» - для индусов). «Песнь древа» стремиться быть этнически и исторически точным, быть во всех смыслах своим, моим, нашим.

Ведь любой так или иначе близкий зрителю фильм, он про то, что вот здесь, рядом, такое кино всегда обладает качествами портрета, но не времени, а общества, традиции, поэтому притча всегда являлась универсальным жанром: вот те же герои, злодеи, которых непременно накажут, те же наряды, борсоки, ислам. И дебют Дайырбекова - успех в направлении, чуждом не только для кино Кыргызстана, но и для мировой индустрии, в которой сама цель фальсифицируется, заменяется пафосной фразой о единстве . Об этом успехе имеют право свидетельствовать десятиминутные овации на предпремьерном показе и незатихающие всхлипывания в зале.